Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— При чем здесь женитьба? — прикинулся я. — На моей памяти десятки женатых, многие из которых давно разбежались. Остальные погрязли в семейных дрязгах и не знают, как выбраться из болота.
— Какого еще болота?! Разве же это болото — семейная жизнь?!
Дядя Вася повысил голос. И мне вдруг послышался женский голос, похожий на материн.
— Так что думай, племянничек, думай, — наставлял дядя. В его голосе уже не слышалось былого энтузиазма.
— Мне нужна характеристика, — вспомнил я. — Напиши мне сегодня, а завтра я заберу. Прямо с утра.
— Куда тебе? — спросил дядя. — И что в ней писать?
— Что годен для службы в погранвойсках, — брякнул я. И попал в точку, потому что в квартире у дяди послышался шепот, прерываемый женскими голосами. Дядина жена в полголоса говорила с моей матерью — вопрос с конспирацией отошел у них на второй план.
С трудом отвязавшись от дяди, я все же раскрыл перед собой учебный план и стал на этот раз заниматься. И сидел так за столом, пока моя родительница не вернулась домой. На мои вопросы, была ли она у дяди, та ответила, что ездила в гости к матери Мишки Козюлина.
Глава 13
— Правда, зачем тебе характеристика? — спрашивал дядя, глядя в монитор компьютера и щелкая клавиатурой.
— На службу решил пойти, — отвечал я, отворачиваясь к окну.
Дядя Вася сидел у себя в кабинете за широким столом, заваленным производственными бумагами. Здесь лежали наряды вперемешку с какими-то чертежами — дядя не отличался конторской дотошностью.
— Плечо, небось, до сих пор болит? — вдруг спросил он. — После ранения?
— Прошло, — соврал я, глядя, как голуби в кустах за окном клеют хлебную корку. К ним подлетели две вороны, но голуби им не уступили.
Закончив писать характеристику, дядя распечатал ее на принтере, подписал и поставил печать. Потом подцепил лист со стола заскорузлыми крючковатыми пальцами и протянул со словами:
— Держи, Николай.
В документе значилось, что Мосягин Николай являлся хорошим сварщиком и замечательным парнем. Написано было почему-то в прошедшем времени. Собственник ООО «Ремонт нестандартного оборудования» словно бы ставил крест на моей рабочей карьере.
Потом он встал из-за стола и протянул руку:
— Желаю, в общем, успеха. Послужи, если надумал… Но только ты помни, что каждый рубль должен быть заработан — в милиции служить тяжело из-за денежной проблемы.
— Откуда ты знаешь, что я иду в милицию.
— Знаю. Мать вчера утром звонила…
Сунув характеристику во внутренний карман куртки, я отправился на остановку общественного транспорта. Если б я знал, что у Биатлониста есть брат, состоящий на учете как психбольной, то поинтересовался бы о нем, когда приезжал в диспансер за собственной справкой. Зато я знал теперь туда дорогу.
Прибыв в одиннадцатом часу в учреждение психиатрической медицины, я подошел к окошку регистратуры и стал напрямую расспрашивать о Конькове. Казалось, в диспансере обязаны были рассказать о нем всё, что знают. Однако не тут то было: женщины в белых халатах смотрели на меня так, как если бы я сам был немного тронут. Пришлось повторить вопрос, но мне ответили отказом, сославшись на закон, название которого сами не помнили. Медики не имели права выдавать сведения о своих пациентах.
— В принципе, мне не нужны о нем сведения, — настаивал я. — Мне хочется лишь одного, чтобы ваш больной не донимал меня впредь.
— О чем это вы?
— Чтобы не звонил и не ходил по пятам, — стал я разъяснять ситуацию. — Дело в том, что я очевидец тяжкого преступления.
Однако меня не желали слушать.
— А причем здесь наше заведение?
— Преступление совершено одним из близнецов. Биатлонистом…
— Кем?
— Ну, этим, которые стреляют и на лыжах бегают. Братья похожи друг на друга, как две сковороды…
— Извините! Это не наша проблема…
— А чья?! — повысил я голос. — Он стоит у вас на учете! Теперь он решил, что должен помочь своему брату, потому и говорит, что брата отпустят из-под стражи в зале суда.
— Обращайтесь к прокурору, — подсказывали в голос две дамы в белом. — Ага, в милицию ступайте. Но если мы его выписали, значит, не просто так. Следовательно, у него стойкая ремиссия.
— Вон оно что… Ремиссия? А кто у него лечащий врач?
— Не знаю, — ответила одна из женщин. — Он вообще, может, не лечился у нас, но вы можете зайти сейчас к дежурному доктору и поговорить — все-таки он врач. Зайдите к нему… Да-да. Это верное будет решение.
Меня направили вдоль по коридору. А уже через минуту я задавал те же вопросы какому-то эскулапу. На вид ему было лет сто. Наверняка он изучал психиатрию во времена академика Павлова и помнил из курса лишь учение об условном рефлексе.
Впрочем, я слегка ошибся: он помнил не только это, но так же и то, что обязан хранить врачебную тайну. Его не волновал маньяк, вооруженный бредовой идеей.
— Он разгуливает на свободе, — бормотал я. — Он может отправить меня к праотцам.
— Куда?
— Туда! — я указал в потолок и продолжил: — Вы обязаны реагировать, потому что у человека явный сдвиг. Он лазит сквозь дыру в заборе.
Дед в белом халате снисходительно улыбнулся и спросил:
— Кто вы по специальности?
— Юрист, — ответил я.
— Тогда слушайте.
И психиатр стал приводить выдержки из закона, комментируя их на свой манер. Из сказанного следовало, что, поскольку Гоша никого не прикончил, у медиков нет оснований подвергать его принудительному лечению.
Оба эти закона, включая закон о защите свидетелей, наверняка были шедевром правовой мысли, однако мне от этого не было легче.
Распрощавшись с дедом (тот норовил еще что-то рассказать), я выбрался из медицинского учреждения и пошел к автобусной остановке. Сел в автобус, а через сорок минут уже находился в отделе кадров областного УВД.
Кадровик сидел за столом. На мое приветствие он ответил молчаливым полупоклоном. Взгляд у него был прикован к монитору.
Сделав еще полшага, переминаясь с ноги на ногу, я заглянул в компьютер: на экране монитора виднелись игральные карты.
Заметив мое движение, кадровик отвернул от меня монитор и вопросительно посмотрел мне в лицо.
— Вот, как просили, — произнес я, протягивая бумажку. — Характеристика с работы.
— Что ж,
